... Хрупкая девочка зябко кутается в шаль, стоя у памятной стелы. Столько трагизма и невысказанной боли а ее хрупкой фигурке! Такой образ создали авторы памятника, установленного в одном из скверов Санкт- Петербурга в 2010 году, детям, жившим во время беспрецедентной для мировой истории осады неприятелем мирного города.

Неисчислимы страдания, которые пришлось пережить жителям города. 27 января 2014 года исполнилось 70 лет со дня полного освобож-демия советскими войсками города Ленинграда от блокады немецко-фашистскими войсками. Все, кто тогда пережил ужас утраты близких, голода, холода, тьмы, обстрелов и бомбардировок, сегодня в солидном возрасте, но память не дает полностью зарубцеваться душевным ранам детства и ранней юности. Вот что рассказали люди, пережившие блокаду.

«У нас не было слез»

Рассказывает Вениамин Черницкий:

- Перед войной мы жили на окраине Ленинграда. Отец и братья работали на Кировском заводе. Один брат был женат, жил отдельно от нас со своей маленькой дочерью и супругой в пригородной Петергофе. Другой брат также был женат. Наша семья была большая, дружная. Как могли друг друга поддерживали. Я был самым младшим. К началу наступления фашистов мне исполнилось 14 лет. Я еще прибавил себе год, чтобы взяли на завод, хотелось помочь родителям и фронту.

... Немцы окружили город внезапно. Они буквально вышли на трамвайные пути. Мы с матерью бежали вместе с отступавшими частями наших , а потом нашли на заводе бывших на смене отца и бра¬та. Сообщили им страшную весть - малышка-племянница вместе с матерью осталась там. за кольцом фашистов. Их участь как евреев была предрешена. Брат почернел от горя за одни сутки.

Второй брат, Юра, вместе с супругой, как специалисты, были к тому времени уже эвакуированы в Челябинск. Там с началом войны на базе местного тракторного завода и еще двух эвакуированных предприятий, из Ленинграда и Харькова, под руководством И.М.Зальцмана, бывшего директора Кировского завода и одновременно замнаркома по танковой промышленности, в кратчайшие сроки развернули громадное военное производство.

А мы в Ленинграде перешли жить в пустовавшее жилье. Хотя отец и другой мой брат жили на заводе, перейдя на казарменное положение, они получали, как и все рабочие, малую толику провианта, всего 250 грамм хлеба в сутки. Зима началась в тот год очень рано, была крайне суровой, да и весна 1942 года запоздала. У нас с матерью ничего не было, чтобы обменять вещи на дополнительную пайку хлеба. Хорошо хоть воду я еще притаскивал.

...Силы истощались. Первым умер отец. Он вернулся с завода и лег в ледяную постель прямо в валенках. Отослал мать, чтобы она достала хоть каплю сахара. Маме удалось одолжить дольку шоколада у более состоятельных соседей. Но было уже поздно. Отец скончался до ее возвращения. Потом с завода привели брата. Он проболел почти неделю и тоже умер. Ему было 27 лет.

Трагедия семьи подкосила его волю к жизни. У нас не было слез. К тому же дистрофия и цинга приближали наступление развязки драмы. Но нас с матерью в тяжелейшем состоянии эвакуировали по «Дороге жизни». С эвакопоезда нас с мамой сняли и поместили в больницу. Там я потерял и самого близкого человека...

Обо всех злоключениях тогдашней моей жизни рассказывать долго. Тогда люди были добрее друг другу. С их помощью я выжил, добрался до Челябинска, нашел брата Юру и после восстановления здоровья работал на танковом заводе, хотя уже тогда стал инвалидом. Уже после войны с семьёй брата вернулся в Ленинград. Учился долго, настойчиво восполнял пропущенное. Ведь за спиной было лишь семь классов. Стал инженером, много работал как строитель-проектировщик, женился. Жили как все.

Дочь выросла, вышла замуж и уехала в Англию. В перестройку очень заболела жена, Зиночка. Ей требовалась операция, которую в России не могли сделать. А дочь не могла нас забрать к себе, хотя и безмерно хотела сближения с нами. Оплата нашего труда мизерная, на лекарства и оздоровление не хватало. В России мы были в то время обречены на гибель. Поэтому в 1996 году мы выехали постоянное место жительства в Германию.

...Теперь вот живем в хороших условиях. Но в этом доме (в интернате для пожилых людей им. супругов Будге во Франкфурте) живут только люди, говорящие на немецком языке. У меня большие проблемы со зрением. Далеко от дома не уйти. Общение теперь очень сузилось. А сколько раз знакомые немцы переставали общаться с нами, узнав, кто мы и откуда! Снова оказались в блокаде (смех). Русское телевидение выручает. Не забывают нас, правда, в Генконсульстве России. Поздравляют с большими праздниками.

А в год 65-летия По6еды нас с женой, как и других ветеранов со всех концов Земли, радушно принимали в Ленинграде. Такой праздник нам устроили. Вот что значит - Родина.

«Дети в школе не хотели учить язык врага»

В разговор вступает супруга Вениамина, Зинаида Черницкая:

...Когда началась война, я с родителями была на окопах. Отец верил, что война будет недолго и Красная Армия обязательно победит. Эта вера давала какие-то дополнительные силы в голод. Нашу семью спасло то, что отец, рабочий завода «Красный треугольник», в одной из маленьких комнат опустевшей коммунальной квартиры в центре Ленинграда, сумел сложить кирпичную печь еще до наступления первой блокадной зимы. В ней сожгли все, что могло гореть.

В то время в городе было достаточно брошенных деревянных сооружений. Их разбирали на дрова. Мы топили печь, жили все в одной комнате, слали, не раздеваясь.

Мать и отец получали рабочие карточки. Но все равно голод преследовал круглые сутки. Наша семья могла уехать в эвакуацию. Но брат ушел в самом начале сражений добровольцем на фронт. Мама ждала, что он придет домой хоть когда-нибудь. Надеялись, что если будет ранен, станет поправляться в семье. Брат сражался на Ленинградском фронте, трижды был ранен, но его самолетом вывезли на Урал. Боевые ранения всю жизнь потом донимали его. Ушел из жизни он еще совсем молодым.

...Вспоминаю летние месяцы блокадного времени. В черте города были совхозы. Каждое блокадное лето вместе с другими школьниками я жила там и работала наравне со взрослыми. Гордилась, что давали рабочую карточку - 250 грамм хлеба. Родители меняли все, что можно было, на съестное. Из столярного клея варили студень. Он давал ощущение хоть какой-то сытости. Но все равно, зимой, во время тревоги, уже не было сил спускаться в бомбоубежище. В длинном квартирном коридоре ложились на пол. Как-то пронесло, никто не погиб, всю блокаду провели в Ленинграде.

В 1942 году начались занятия в школе. Там иногда доставалось и немного еды, кроме положенных 125 граммов хлеба. Я никогда не забуду моих девчонок, учителей 239-й ленинградской школы, где я провела столько хороших минут даже в военное время. После победы меня как медалистку посылали на экскурсию в Москву. Незадолго до этого вручили медаль «За оборону Ленинграда». Жизнь обещала прекрасное будущее. Страшно хотелось учиться дальше...

Когда я поступила в Ленинградский университет на отделение немецкой филологии, многие удивлялись моему выбору. Дети в школе, где я летом работала учительницей немецкого языка, не хотели учить язык врага. А я думала и сейчас считаю, что люди все разные. И великая немецкая культура достойна того, чтобы мы ее узнали из первоисточников.

Германия сейчас совсем другая, демократическая. Здесь нас приняли и обогрели. Хотя было много у нас обид и переживаний, пока прижились на новом месте. В Ленинграде со времени отъезда были два раза. Годы берут свое, как ни как - 85 лет уже.

На столе перед старой учительницей лежат, поблескивая, ее награды, полученные в юности: «За оборону Ленинграда», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», «За победу над Германией».

продолжение следует....